Юлия Добровольская - Голос ангела [cборник]

— Почему же тогда…

— Не все счастливы?

— Да.

— Элементарно, Ватсон! Не все видят эти путеводные стрелки… — Ленка перебивает сама себя. — Смотри: маленький ребенок, младенец, сам знает, когда, сколько и чего ему нужно съесть, выпить, когда поспать… когда пукнуть… Его счастье, если родители не перечат природе, не заставляют питаться по графику и не впихивают в него то, чего он не хочет, даже если, по их мнению, это категорически полезно… если дают ему свободу самому познавать мир и примерять его на себя. Узнать самому, что острое больно колет, а огонь — это опасно… Такой ребенок растет в гармонии с природой. У такого ребенка не подавлен тот самый орган, который улавливает путеводные огни, эти вот стрелки, ведущие к счастью. Ребенок, растущий в любви и свободе, растет счастливым. А точнее — гармоничным. Ведь счастье — это гармония. Все другие определения счастья говорят лишь о замусоренности человеческого разума… о разделенности разума с духом. Счастье ведь у каждого свое. Это категория философская. А гармония… она и в Африке гармония. Счастье — духовное понятие.

— Хорошо… ясно. А почему большинство все же не видит этих маяков? — Мне хотелось закрепить пройденный материал.

— Если человеку с младенчества навязывают чуждые ему, его природе, правила… ставят его в накатанную колею и говорят, что это единственно верный путь, потому что он проверен и опробован предыдущими поколениями… да просто — потому что так и не иначе… потому что оканчивается на «у»… Тогда он забывает, для чего рожден на этот свет, ведь за него все решили родители, общество, государство. Он забывает свою цель и поэтому теряет способность видеть свой путь. Он уже слышит не свою душу, свой дух, а только ум, напичканный чужими правилами, стереотипами, предрассудками. Человек становится роботом, управляемым системой. Какая уж тут гармония?..

И мой разум, и моя душа с этим готовы согласиться.

Лена, я хочу поскорей к тебе, я хочу рассказать, что со мной происходит…

Но встретимся мы не раньше сентября. Они с Раджем сейчас в летних лагерях где–то на Оке, с детьми–сиротами.

Я подумала: они что, и в лагере умудряются… э-э… вступать в близость?.. Как? В брезентовой палатке? Ведь никакой звукоизоляции…

Что за глупости лезут в голову!..

А Сурен? Какой он… как любовник? Почему–то мне показалось, что он тоже… «шумный». Как наш принц белой кости.

Да, похоже. В его темно–серых глазах с рыжим обводом… как бы это сказать?.. В них читается страстность.

Я попыталась вспомнить глаза мужа. Светлые, стальные… нет, стеклянные. Нет — ледяные!

Как трудно оторваться от стереотипов и не читать подтекстов… Хотя какой подтекст может быть у слова «ледяные»?

У моего мужа светло–серые — почти прозрачные — блестящие глаза, похожие на кусочки того, что называется лед. Они совершенно не изменяются — как у птицы… Да, как у голубя. Когда он смеется или улыбается, они просто суживаются. Когда говорит: «До вечера, милая» или «Чем тебя сегодня порадовали твои оболтусы, дорогая?» — они не выражают ничего. Они словно вне лица. Вне содержимого человека, которому принадлежат. Словно два чисто вымытых окошка, за которыми — ничего. Даже неба. Пустота.

У Ленки отцовские глаза — светло–серые. Но до чего же они переменчивы! В точности как ее лицо. Они постоянно искрятся, лучатся, переливаются разными оттенками, подобно ограненному аквамарину.

Я зажгла лампу и взяла с тумбочки зеркало: а какие глаза у меня?

Тоже серые. Но с какими–то зеленоватыми вкраплениями. Интересно, а они лучатся, переливаются разными оттенками?..

Господи, чем я занимаюсь?!

Опять — Господи…

Господи, где Ты, что Ты?.. Можно ли с Тобой общаться? Как? Надо уйти в монастырь? Или просто прийти в церковь? А здесь и сейчас?..

Мне приснился сон. Один из очень немногих, какие западают в душу.

Снился семейный совет. Во главе него были Сурен и Радж. Они задавали нам вопросы вроде «готов ли ты?» и ставили перед нами задачи вселенского масштаба — о том, как мы будем распространять любовь по земле. В углах стояли саженцы и лопаты…

В подробностях я не смогла бы воспроизвести всего, но атмосфера была очень впечатляющей — все были преисполнены энтузиазма и ответственности.

Когда раздался тихий стук в дверь, за окном едва светало. Сурен сказал, что подождет меня на улице.

Я пошла в ванную. Передо мной в зеркале стояла обнаженная загорелая женщина сорока с небольшим лет. Вполне в форме: ничего лишнего — ни жиринки, ни складки. Заботясь о моем теле, муж купил мне домашний тренажер. Еще он покупал мне кремы для лица и тела. Я была ухоженной женщиной. Женщиной, ухоженной мужем. Ведь я была частью его имиджа — имиджа безупречного мужчины.

Волосы светлые и волнистые от природы он заставлял меня коротко стричь. Сколько раз, глядя на своих Ленок, я просила разрешения отрастить их. Но через пару месяцев муж выпроваживал меня в парикмахерскую. Конечно — где вы видели длинноволосую английскую леди?..

Глаза… Что в них?

Я попыталась всмотреться. Но, как и вчера вечером, мне стало неловко, словно я решила подглядеть чужую жизнь через замочную скважину. Странно… Если глаза — зеркало души, выходит, я смущаюсь заглянуть в свою собственную душу?..

Сурен! Меня же ждет Сурен…

Однажды в середине октября раздался звонок.

Я подняла трубку и услышала знакомый голос:

— Здравствуйте, Наташа. Это…

— Сурен! Как я рада вас слышать. — Лишь на миг мелькнула мысль о неприличности подобного рода признаний, но я словно перенеслась из пасмурного осеннего вечера в солнечный летний день, где можно быть другой.

Все эти месяцы я не переставала думать о нем.

Я рассказала Ленке все: и о нашей дружбе, длившейся два с половиной дня, и о том, что, возможно, наши чувства были похожи на любовь.

— Любовь узнаешь сразу, — сказала она.

— Как?

— Да так — весь мир сходится в одной точке. И точка эта — любимый.

Сказать, что моя жизнь сошлась на Сурене, я не могла.

Может быть, я не умею любить?

— Не любила — это одно, а не умеешь — это другое, — сказала Ленка, — ты еще знать не знаешь, на что ты способна.

Это обнадежило меня. Как обнадеживало все, что говорила мне моя дочь.

Мне неодолимо захотелось испытать это чувство — чувство взаимной любви. Мне… — страшно признаться! — захотелось узнать, что такое настоящий… э-э… настоящая телесная любовь. Я все пристальней, преодолевая смущение перед самой собой, всматривалась… нет, смотрела я по–прежнему с чувством неловкости — вдумывалась в происходящее на экране между мужчиной и женщиной.

Я вглядывалась в мужа и в наши отношения с ним, ища, за что бы зацепиться, чтобы назвать это любовью. Но чем глубже я анализировала, тем больше понимала, что в том, что касается любви, мы — мертвецы. Мы — слаженный трудовой коллектив, безупречно справляющийся со всеми задачами, стоящими перед ним. Настолько слаженный, что стал походить на механизм…

— Я в Москве, — сказал Сурен.

— Надолго? — У меня перехватило горло.

— Дня на три–четыре, как дела пойдут.

Мы замолчали.

— Вы не хотели бы встретиться?..

— Конечно. Да, конечно. Очень…

Как–то разом мы стали косноязычны и с трудом договорились о месте встречи.

У меня было часа два на то, чтобы собраться с мыслями и силами.

Ленка!.. Хоть бы она была дома!

— Ты не занята?.. Можешь зайти?

— Сурен звонил? — спросила она на пороге.

— Откуда ты?..

— Мам!.. — Она посмотрела на меня выразительно. — У тебя ж на лице написано. Он в Москве?

— Да… — Я была на грани истерики. — Мы встречаемся в шесть. Что мне делать?..

— Сядь, — сказала Ленка.

Я подчинилась беспрекословно. Она села напротив.

— Может, мне коньяку выпить? — вспомнила я Ленкино средство от нервного напряжения.

— Нет. Твое нынешнее возбуждение вполне уместно. Волнуешься — волнуйся.

— Что мне делать?

— Идти на встречу.

— А потом?

— Потом — сердце подскажет.

— А если подскажет не сердце?..

— Мамуль! Если бы ты слушала не сердце, а какой–нибудь другой орган, разве ты бы спрашивала совета у меня?

Как ей удается так все разом оценить, во всем разобраться?.. Психолог…

Она зашла перед моим выходом.

— Все в порядке, — сказала дочь, окинув меня критическим взглядом.

— Лен… Тебе не смешно?

— Ты о чем?

— Сорокапятилетняя тетка, твоя родная мать… при живом муже, твоем отце, отправляется на свидание…

— Мать моя! Я желаю тебе счастья, любви и радости. А то, как ты жила… даже при том, что речь идет о моем родном отце, твоем муже, это не жизнь… Это недостойная тебя жизнь. Ну а что касается возраста… если бы твоему Суре ну нужна была молоденькая козочка…